Журнал Billboard, июнь 2008

…КОТОРЫЕ УПАЛИ НА ЗЕМЛЮ

Трехлетие своего альянса Линда и Стефанос Корколис отметили выходом неудобного для многих альбома «Sкор-Пионы».

Летом 2005 года Стефаносу Корколису (Stefanos Korkolis) позвонил Дэвид Джанк (David Junk), тогда занимавший пост генерального директора компании Universal Russia.

«Стефанос, у нас тут есть один международный проект, — сказал Дэвид, — но нам нужен хороший продюсер. Попробуешь?»

Через несколько дней на столе у Стефаноса лежала демозапись. На диске было написано «T.A.T.U.». Он внимательно слушал материал, рассматривал фотографии. Позже, набрав номер Дэвида, ответил: «Извини, мне это не интересно». Но мистер Джанк совсем не тот малый, от которого так просто отделаться. Через неделю его голос опять звучал из трубки телефона: «Я все понимаю, можешь мне ничего не говорить. Но у меня для тебя есть действительно что-то особенное. Не отмахивайся сразу, послушай внимательно. Я очень хочу, чтобы с этими песнями работал ты».

Отмахнуться не получилось. Стефанос Корколис слушал запись, присланную из России, снова и снова. Ему не просто нравилось. Он всматривался в лицо девушки на обложке и понимал — с ней хочется работать. На этом диске было написано «Линда».

Сначала мы сидим на кухне. Все важные разговоры до сих пор происходят на кухне? Но вдруг Линда зовет меня в комнату посмотреть свои картины.

— Слушай, — говорю я Линде, — со стороны складывается впечатление, что у тебя все так просто по жизни... Музыка, живопись, своя студия и квартира в центре Москвы...

— Просто? — удивляется Линда. — Знаешь, что мы перенесли в 1998 году? Все рухнуло в одну минуту! Партнеры моего отца разбежались кто куда. Люди, которых мы считали друзьями, исчезли, отвалились сами собой. Но мы пережили это.

Уже после смерти матери в том же 2005 году Линда за несколько ночей изменила квартиру. Большие пространства стен стали полотном неоконченной картины, на которую она выплеснула все, что нельзя было сказать словами. Неправильный привкус времени, отпечатавшийся на стенах. А еще множество фотографий: мама, папа, сестра, опять мама...

— Я не могу назвать себя сильным человеком, — говорит Линда.

— Вовлекаешь в свои переживания близких людей?

— Нет, я все переживаю в себе. О многом никто никогда не узнает, хотя внутри у меня такое творится...

Стефанос наливает очередную порцию коньяка и тихо напевает: «никто... никогда...» Смеемся. Скованность первых минут растворяется в темном коридоре.

После разговора со Стефаносом Дэвид Джанк позвонил Линде. «Я нашел настоящего продюсера, — сказал он, — послушай его записи, я тебе их завтра пришлю. Ты поймешь, что я имею в виду». На следующий день курьер принес маленький пакетик. Линда распечатала его и достала компакт-диск. На обложке скалилась окровавленная рожа с гвоздем, вбитым прямо в лоб. Линда держала диск в руках и ничего не понимала, потом включила проигрыватель. На нее обрушился шквал хардкора. Ее хватило минут на десять. Мало сказать, что она была разочарована. Линда была потрясена — неужели Дэвид вот так представляет ее музыку?

Все выглядело до смешного банальным — курьер перепутал пакеты и принес Линде чужой диск. Но этого оказалось достаточно, чтобы Линда отказалась понимать, зачем ей ехать в Грецию и знакомиться с этим... Это потом были разрисованные стены в доме Стефаноса и хозяин гостиницы, который, узнав, чьи это гости, отказался брать с Линды и ее отца плату. Запах красок, перемешанный с запахом кофе по утрам, долгие ночи возле фортепиано...

«Никакой глобальной концепции не было, — говорит Линда. — Стефанос вообще человек не от мира сего, я уверена, что его при рождении коснулся Бог. Мы не понимаем, как музыку можно сознательно втискивать в рамки какого-то жанра?».

О годах до Стефаноса Линда вспоминает тяжело и неохотно. Старается не называть имена и быстро меняет тему. Главное другое — вместе они три года и записали уже второй альбом. Он называется «Sкop-Пионы». Линда, похоже, откровенно счастлива.

— Я бы никогда не стал работать с Линдой, если бы не верил в нее, — говорит Стефанос, закуривая неизвестно какую по счету сигарету.

— Курит, как паровоз, — комментирует Лев Исаакович, папа певицы. Это все, что он скажет за весь вечер.

— Папа, я тебя люблю, — смеется сквозь дым Стефанос.

— Ты слишком много куришь, — говорю я ему.

Он сокрушенно машет головой. А потом вдруг спрашивает меня:

— Ты музыкант?

— Когда-то был им, но, можно считать, в прошлой жизни.

— Я сразу тебя раскусил, — радостно говорит Стефанос.

— В вашей музыке почти не слышно блюзовых интонаций. Это принципиальный момент в вашем творчестве или так сложилось, — задаю вопрос, пытаясь отработать комплимент. Если это был комплимент.

— Мы любим блюз, — оживляется Линда. Я не знаю, почему ты не слышишь блюза в наших песнях.

— А эту песню помнишь? — спрашивает Линду Стефанос и что-то напевает.

— Да! У нас есть традиционный блюз!

— Мы его специально отложили для англоязычной версии альбома, — уточняет Стефанос.

— Англоязычный альбом будет полностью повторять российский релиз?

— В него войдут две композиции из российской версии. Остальные песни совершенно новые, — рассказывает Линда. — Мы сейчас постоянно что-то сочиняем.

— Многим людям привычнее воспринимать музыку на английском, — продолжает Стефанос. — Но когда я показываю наши записи в Лондоне, то многие говорят, что как раз на русском наша музыка звучит очень органично.

— Тогда зачем альбом на английском? — спрашиваю я.

— А может, это вообще будут песни на несуществующем языке, — вдруг говорит Линда. — У нас уже есть подобная песня. Там такой шквал, что никто сразу и не обращает внимания, что слов нет.

— Сейчас модно стало издавать альбомы на виниле...

— О, это моя мечта, — оживляется Стефанос. — Я фанат винила! Я ненавижу компрессию звука...

— Но как же мастеринг?

— Это моя постоянная головная боль. Будь моя воля, я вообще бы не использовал компрессию. Я понимаю, что мы живем в современном мире, и сейчас музыка попадает к слушателям через интернет, компьютеры, мобильные телефоны... но это убивает звук. Наш альбом мы сводили на узкую магнитную ленту, чтобы придать музыке объем, свойственный аналоговым лентам.

Но кто это услышит в кастрированных mpЗ-файлах?

— Пример группы Radiohead продемонстрировал готовность слушателей получать любимую музыку через интернет, — начинаю я свой вопрос.

— Отличный был ход! — перебивает меня Линда.

— Рекорд-компании в их привычной форме умирают, — продолжает Стефанос. — Должен был им кто-то сказать об этом? Эй, парни, другое время на улице, рождается новый формат!

— Линда, тебе интересно, как ваш альбом будет продаваться? — интересуюсь я. Линда на мгновение задумывается, смотрит на Стефаноса, который опять закуривает.

— Для продолжения нашей творческой истории это, конечно же, важно, — после паузы медленно говорит Линда. — От результата продаж зависит наша свобода. И делать вид, что нам все равно, по крайней мере, нечестно.

— Ты свободный человек?

— Да! — не задумываясь, отвечает Линда.

— Кто финансирует твою свободу?

— Да никто не финансирует! Мы все делаем сами. Стефанос, у нас есть деньги?

Стефанос громко смеется.

— В самом начале моего творческого пути мне помогал папа, — продолжает Линда.

— Если бы не он —ничего бы не было. Тогда все решали деньги, но теперь другая ситуация. Нам везет на хороших людей, нам постоянно попадаются влюбленные в свое дело профессионалы. Но как только появляется вопрос денег — все, творчество заканчивается.

— Ты послушай альбом, разве там есть звук денег, — спрашивает Стефанос.

Я смотрю на футболку, в которую одета Линда. На ней красуется стилизованный портрет Дэвида Боуи (David Bowie) времен альбома «Aladdin Sane».

— Какую музыку вы слушаете? — задаю вопрос обоим.

— Бьорк (Bjork), Дэвид Боуи, Питер Гэбриел (Peter Gabriel), — начинает перечислять Линда.

— Питер мой хороший товарищ, мы вместе участвовали в одном эксперименте, — говорит Стефанос.

— Что мы еще любим? — обращается к нему Линда.

— Depeche Mode, особенно их ранний период, Кейт Буш (Kate Bush), Тори Эймос (Tori Amos), Queen, Genesis...

— Вот это настоящая музыка! — радуется как ребенок Линда.

— Тогда вопрос на засыпку, — добавляю я, — греческая группа Aphrodite's Child?

— Откуда ты знаешь это название? — удивляется Стефанос. — Это крутая группа, в ней начинал мой близкий товарищ Демис Руссос (Demis Roussos). В Греции он легенда. Мы часто с ним созваниваемся, он удивительный человек, со своими странностями, но я люблю его.

— Линда, но ты все же не первый артист в России, который сотрудничает с греческими композиторами. Тот же Филипп...

Стефанос громко чихает, при этом страшно ворочает глазами.

— Я что-то не то сказал, — мне кажется, что я перегнул палку.

— Нет-нет! — успокаивает меня Стефанос. — Ничего страшного, знаешь, я всех артистов уважаю. Но у них свой путь, а у меня свой. Я никогда не буду слушать подобную музыку. Это мое личное дело. Де-мо-кра-ти-я!

— Изначально греческая штука?

— Точно! Музыка должна оставаться самой демократичной вещью в нашем мире.

— В век интернета это звучит как аксиома. Теперь, если у тебя есть голова на плечах, можешь не зависеть от вкусов каких-то журналистов, да?

Стефанос прищуривается и расстреливает меня в упор: «Да-да, вы, современные медиа, загнали искусство в концентрационные лагеря. Вот в Москве я часто слушаю радио, пытаюсь понять, почему эти артисты звучат, а другие нет. «Ваша песня не в нашем формате» (передразнивает кого-то). Мать твою, что есть ваш гребаный формат? Что такое вообще этот сраный формат? Помните историю с Моцартом? Один из его заказчиков послушал пьесу и говорит: все отлично, только слишком много нот. Моцарт ответил ему: хорошо, скажите каких, и я их уберу».

Я понимаю, что ему есть, что сказать по этому поводу, но так все интервью у меня развалится к чертовой матери, если это вообще похоже на интервью. Мы курим, разливаем коньяк. Линда возвращается с кухни. Она только что мыла посуду.

— Ты действительно писала свои тексты в метро? — спрашиваю я.

— Под землей давно существует параллельная реальность. Она пугает и вдохновляет.

— Тебе самой приходится пользоваться метро как средством передвижения, а не как местом вдохновения?

— Я с детства боюсь замкнутого пространства, — говорит Линда. — Предпочитаю больше ходить пешком или ездить на велосипеде. Машины я тоже не люблю.

— Вас со Стефаносом зовут на телевидение, поучаствовать в каких-нибудь телевизионных шоу? — Я опять меняю тему.

— Зовут, но если это не связано с музыкой, то мы отказываемся. Мы не хотим быть очередным привкусом в жвачке, которую заставляют жевать зрителей.

— Но ведь закономерность прослеживается — чем чаще артист мелькает на экране... — Тем меньше артист! — перебивает меня Линда.

— А может, тем больше его стоимость? Вас зовут играть на корпоративах?

— Мы не играем на корпоративах, это совершенно точно.

Я ловлю себя на мысли, что мне очень сложно понять этих людей. И не разобраться — во мне дело или в них. Мало того, я уверен, что их вообще тут мало кто понимает. Чужаки в чужой стране... которые упали на Землю. Вот такие дела.

— Приходится сталкиваться с непониманием? — Этот вопрос давно вертится у меня на языке. — Говорят тебе, мол, поменяй немного свою музыку, сделай ее более понятной, и мы сработаемся?

— Да, так часто бывает. Вот сейчас мы приносим новые песни на радио, они слушают, уверяют — все отлично, но уж слишком сложно. Вот если упростите — будет крутиться на ура. Но я не собираюсь обсуждать такие вещи.

Линда поправляет футболку, с которой на меня смотрит лицо, перечеркнутое красной молнией. Интересно, что говорили Боуи, когда он выпустил «Scary Monsters»? Слышно, как за окном шумит весенний дождь. Линда улыбается Стефаносу, а потом поворачивается ко мне: «Мы ничего переделывать под кого-то не будем. У нас нет проблем, у нас все хорошо».

СТЕФАНОС КОРКОЛИС

Греческий музыкант, композитор и продюсер, родился в Афинах. Племянник известного греческого композитора Мимиса Плесаса (Mimis Plessas). В возрасте четырех лет начал играть на пианино. В одиннадцать стал студентом Афинской консерватории и уже через два года получил свою первую международную премию, а также грант от французского министерства образования. Этим предложением Стефанос воспользовался, продолжив образование в Париже. Среди его педагогов были такие выдающиеся исполнители, как Владимир Горовиц (Vladimir Horowitz). Параллельно Стефанос увлекся современной музыкой в самых разных ее формах. Выпустил ряд сольных альбомов, сделавших его звездой у себя на родине и в Италии. Общий объем продаж его дисков в этих странах составляет более 1,5 млн экземпляров. Как пианист, композитор, аранжировщик и продюсер сотрудничал с Флемингом Расмусеном (Flemming Rasmussen), Дульче Понтес (Dulce Pontes), Деспиной Ванди (Despina Vandi), Милен Фармер (Mylene Farmer), Питером Гэбриелом (Peter Gabriel), Элтоном Джоном (Elton John), Клаусом Майне (Claus Meine), Китом Эмерсоном (Keeth Emerson), Эннио Мориконе (Enio Morricone), Дэмисом Руссосом (Demmis Roussos) и многими другими. Автор гимна для Международных Параолимпийских Игр. Написал музыку к большому количеству спектаклей, фильмов и телесериалов. С осени 2005 года работает с Линдой.

ЛИНДА

Светлана Гейман, больше известная как Линда, родилась в поселке Кентау (Казахстан). Во втором классе переехала в Тольятти, а в восьмом — в Москву. Закончила музыкальную школу по классу фортепиано. Училась в Государственном музыкальном училище им. Гнесиных по классу эстрадного вокала. В 1993 году участвовала в конкурсе «Поколение» в Юрмале. Работать с ней пытались Юрий Айзеншпис, Владимир Матецкий, Андрей Мисин. Но настоящий успех пришел к Линде только после того, как она в 1994 году начала сотрудничать с Максом Фадеевым. Продлилось это сотрудничество до 1999 года, и его результатом стал целый ряд успешных альбомов. В 2001 году Линда подписала контракт с компанией BMG, где и вышел альбом «Зрение». Но уже в 2004 году Линда стала артисткой лейбла Universal. Сотрудничество с этим мейджором оказалось более продуктивным — три релиза, последний из которых «АлеАда» сделан уже вместе со Стефаносом Корколисом. Этот альбом был издан также и в Греции. Последний альбом «Sкор-Пионы» выпущен весной 2008 года компанией «Мистерия Звука».