Из Интернета, 2003
Больше всего на свете мы любим наших любимых. Следом за ними -- по времени -- наших детей. Тем сильнее любим, если наши любимые ушли...Великое несчастье -- дурные дети. Это означает дурное будущее -- наше, и их, и многих других людей...Случай Элема и Антона Климовых -- из противоположного разряда. Двое мужчин сосуществуют на одном жизненном пространстве со всеми «приколами» и ссорами, но также с пониманием друг друга, с уважением взглядов,позиций, духовной и душевной жизни друг друга. И оказывается, нет пропасти между поколениями «отцов» и «детей», когда теми и этими движут любопытство к жизни и любовь...
-- Антон, вы помните вашу маму Ларису Шепитько, которая теперь легенда советского кино, культовая фигура?
-- Не могу сказать, что много видел ее. Большую часть времени мама была на съемках. И потом, когда мама погибла, мне было всего шесть лет... Мама была очень строгая, жесткая, насколько я помню... Хотя могу вам рассказать удивительный эпизод. Мама меня пыталась учить английскому языку. Она прилично его знала и постоянно напевала мне какие-то песни на английском, просто играя со мной, когда мне было два или три года. И спустя много лет я услышал и сразу узнал песню Саймона и Гарфанкела -- ту самую, которую пела мама...
Знаете, о том, что она погибла, мне долгое время не говорили. Сначала на мои вопросы отвечали, что мама в командировке. Потом говорили, что она лежит в больнице. Правду я узнал совершенно случайно в детском саду, спустя полгода после смерти мамы. Какой-то парень подошел и сказал: а в газете написано, твоя мама погибла в автокатастрофе. Мы с ним едва не подрались. И когда бабушка зашла за мной в тот день вести домой, я такую истерику ей устроил! Я помню, сколько мы с ней шли по Фрунзенской набережной, долго шли, -- столько времени я кричал, упирался... Вот так.
-- Вас бабушка растила?
-- Да. Мамина мама. Отца постоянно не было дома. Сначала съемки, потом Союз кинематографистов. Он в конце 80-х объездил весь мир. Иногда брал меня с собой. Но было это действительно «иногда».
-- Отец вам подкладывал какие-то книжки, видеокассеты?
-- Ну как сказать... Федора Михайловича Достоевского я прочел с подачи отца значительно раньше своих сверстников. Я в те годы вообще очень много читал и дочитался до минус шести. Пришлось операцию даже делать... Многие книжки я брал из отцовской «самиздатовской» библиотеки, в перепечатках, -- например, Ницше прочел в тринадцать лет, и в результате несколько им переувлекся, но отец понимал, что в этом возрасте трудно чем-то увлекаться в меру. Бывали случаи, когда отец говорил: «На мой взгляд, тебе пора прочитать то-то или то-то...» -- но никакого принуждения. Хотя, например, «Синий бархат» нашего любимого Линча лет пять от меня прятал... С другой стороны, до сих пор он так и не «заразил» меня Феллини.
-- Вас отец не пытался заманить в кино?
-- Когда он снимал «Иди и смотри», мне было десять лет. Единственное, в чем я мог поучаствовать, это в массовке. Может, и снялся бы -- но заболел. Пролежал больной в Минске две недели, так и не увидев съемочной площадки, а снимали в лесах и болотах. Но я все это время рисовал. И нарисовал галерею портретов членов съемочной группы.
-- Когда отец появлялся дома, были у вас какие-то общие занятия -- на рыбалку, на охоту, скажем? Или на какую-нибудь «тусовку»?
-- Я был домашним, книжным ребенком и завидовал моему двоюродному брату. Лет в двенадцать я говорил отцу: «Мы живем в таком захолустье!» -- подразумевая нашу Фрунзенскую. «Вот Артур счастливый -- живет в Теплом Стане, там настоящая жизнь!» Нет, на рыбалку мы с отцом не ходили. Я никогда не понимал их с дядей увлечения истреблением рыб... Просто мы много болтали, когда было время.
-- У вас один двоюродный брат?
-- Нет, их у меня четверо. И две двоюродные сестры. И еще одна молочная -- болгарка. Дочь маминой близкой подруги. Мама помогла ей с молоком. Девочка была внебрачным ребенком, а в Болгарии тогда это не очень приветствовалось. Рожала Веселина-старшая в Союзе. Мою молочную сестру тоже зовут Веселина.
-- Какими были ваши с отцом разговоры о
маме? Ведь момент сложный, чисто психологически...
-- Момент сложный. Но меня всегда
интересовало все, что связано с отцовским и маминым
творчеством. Помню, в том же Минске в самом начале 80-х я
спросил отца: «Почему дядю Володю, -- имея в виду Высоцкого,
-- запрещают?» Отец отшутился, видимо, заботясь о том, чтобы
меня не выгнали из октябрят: «Потому что дядя Володя был
хулиганский певец». На что я сразу ответил: «А ты, значит,
хулиганский режиссер?» Я был посвящен, даже в этом возрасте, в
превратности с выходом на экран отцовских фильмов. То же самое
-- что касается мамы. После маминой гибели много было показов
ее картин, и мне жутко не нравилось, когда ко мне подходили
незнакомые дяди и тети и умильно гладили меня по головке. Что
касается ее фильмов, мне было безумно интересно, и всегда отец
был готов к разговору. Культ -- не побоюсь этого слова, --
культ мамы в доме всегда присутствовал, и я благодарен и отцу
и покойной бабушке, что они его поддерживали...
-- А из отцовских фильмов какой вам
ближе?
-- В подростковом возрасте мне нравилось
абсолютно все! Но сейчас я, когда показывают по ТВ «Агонию»,
говорю ему: «Ничего хуже ты не снял!» Мне достает наглости
сказать: вот в музыке сейчас все «ремастируют» старые альбомы,
да и Лукас переделал «Звездные войны» -- почему бы тебе не
подправить нудный эпизод с пловчихами в «Спорт! Спорт!
Спорт!»? Я считаю, если фильм переиздавать на Ди-ви-ди, было
бы уместно порезать этих пловчих раза в три...
-- Вы рассказали замечательную историю про
мамину песню. А помните что-нибудь из раннего детства,
связанное с отцом, когда вы увидели его в другом
свете?
-- Например, умер Брежнев. Я был ребенком,
который смотрел «Спокойной ночи, малыши!» в качестве прелюдии
к программе «Время». Почему-то мне было интересно -- кто
победит, Иран или Ирак. И вот мы с отцом гуляем в день смерти
Брежнева, и я спрашиваю: «Папа, что же теперь с нами будет?» И
мне отец говорит, проявляя примаковские чудеса дипломатизма и,
как я теперь догадываюсь, давясь от смеха: «Знаешь, наши враги
сейчас, конечно, воспользуются ситуацией, но мы начеку!»
Сегодня он этого не помнит. Но я-то помню...
Был еще случай -- когда не то чтобы я
посмотрел на отца в другом свете, но ему пришлось иначе
посмотреть на меня. Карловы Вары, кинофестиваль, отца только
что избрали в киноначальники, снят «Иди и смотри», отцу дают
Гран-при, он -- номер один, и ко всему прочему там у него день
рождения. Банкет, сто человек звезд, отец в белом смокинге,
тосты... Вот он встает что-то говорить с бокалом красного
вина, я сижу с ним рядом -- и, пока он говорит свой тост, не
знаю, кто и за какое место меня ущипнул, я отодвигаю из-под
него стул...
-- Вам отец показался в этот момент
каким-то надутым?
-- Да нет. Я до сих пор не могу понять
мотивации моего теракта...
-- Вы с отцом до сих пор живете вместе.
Редкость, между прочим... Какая атмосфера в вашем доме? Полной
свободы или строгого спроса, требования, чтобы вы были
достойны этого дома?
-- Атмосфера вечных подколов, вот какая
атмосфера!.. В принципе у отца все в порядке с чувством юмора,
да и у меня, надеюсь, какие-то проблески бывают.